КАК УХОДИЛИ ИЗВЕСТНЫЕ ЛЮДИ
Лидия Алексеевна Чарская пыталась приспособиться к новой советской жизни, к новым условиям. Не случилось. Если бы не было революции, она бы получила солидную пенсию от Александринского театра.
В 1922 году Чарская в очередной раз лечилась от туберкулёза, и её сократили; потом, извинившись, приняли обратно («на разовые выходы»), обещая, что в ближайшее время примут опять в штат. Но в 1924 году − сократили окончательно. В её личном деле – три последних заявления − с сохранившимися следами слёз; так, она писала:
«Я только что узнала по слухам о своём сокращении. Я этому не могу поверить. За что?
…Благодаря хроническому со дня сокращения, недоеданию и употреблению дешёвой, нездоровой для туберкулёза пищи, я была дважды за эти полтора года больна…
Кто-то пустил слух, что я могу заработать литературой. Это − явный абсурд, так как сбыта нет. Издательства детские горят, денег у них нет, за прежние труды не получаю ни копейки. Да и, кроме того, что я могу писать теперь, при таком моральном состоянии, в котором нахожусь со дня первого сокращения, в вечной нужде, в холоде, без дров, в конуре вместо квартиры… с вечной тоскою по моём родном театре.
Мой муж больной туберкулёзом, уже три месяца без службы благодаря ликвидации его учреждения, и если меня сократят, мне грозит − неминуемо − голодная смерть…»
Чарскую и вправду перестали печатать. Последняя публиковавшаяся повесть «Мотылёк» осталась неоконченной, потому что журнал «Задушевное слово» закрылся в 1918 году. Вышли только четыре мелких произведения для малышей, под мужским псевдонимом − Н. Иванов». Все её книги изъяли из библиотек и уничтожили, потому что советская цензура решила: это бульварная литература, опасная для советских детей («помогли» дворянское происхождение Чарской и мещанско-сентиментальный, якобы пошлый характер её произведений; о том, что она с юности жила исключительно на трудовые заработки, − забыли).
На вершине своего успеха Л. А. Чарская говорила:
«Если бы отняли у меня возможность писать, я перестала бы жить».
Мы почти ничего не знаем, как жила Лидия Алексеевна с 1924 по 1937 год. Но это была голодная одинокая старость, о которой она писала: «Кошмарно-тёмный сумбур моих последних лет». Сын Юрий погиб в Гражданскую войну, сражаясь в рядах Красной армии. Других родственников не осталось.
Её книги, вышедшие до революции, − по-прежнему читали! Поклонницы таланта – присылали письма. А девочки из соседней школы тайком приносили ей продукты, незаметно оставляли деньги под скатертью обеденного стола. Чарская давала детям читать свои рукописи. Одевалась она по-старинному, выглядела необычно: длинное платье и длинное серое пальто, одно на все сезоны. Ходила в церковь, по-видимому, в Никольский собор. Несмотря на отчаянное положение, не жаловалась. Изредка − подрабатывала в театре статисткой, когда требовался её типаж.
Некогда беспощадный Корней Иванович Чуковский (так, в статье «Лидия Чарская» он, в том числе, писал:
«…Теперь, когда русская казённая школа потерпела полное банкротство даже в глазах Передонова, только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек…») хлопотал о материальной помощи для неё.
В 1935 году Литфонд выделил ей пособие − в июле (150 рублей) и в сентябре (100 рублей). Позже оформили, как тяжелобольной, постоянное пособие в 100 рублей – до конца 1936 года.
Лидия Алексеевна ушла тихо и незаметно18 марта 1937 года.
Ей было 62 года. Девочки-читательницы пришедшие проститься с ней, увидели гроб, стоявший на столе в абсолютно пустой комнате.
Похоронили Л. А. Чарскую недалеко от часовни Блаженной Ксении Петербургской на Смоленском кладбище. Проводили её известная фольклористка и педагог Ольга Иеронимовна Капица, писатель Михаил Михайлович Зощенко и его жена Вера Владимировна, которая обожала её творчество.
На скромной могиле, огороженной решёткой, на которой висит дощечка со стихами Чарской, стоит металлический крест с надписью «Чарская Лидия Алексеевна. 1875−1937. Артистка, писательница».
Необходимо отметить, что кто-то долго ухаживал за могилой, в любой сезон приносил живые цветы.
Лидия Алексеевна Чарская родилась 31 января 1875, умерла 18 марта 1937 года. Писательница, актриса Александринского театра.
Целью своего творчества Л. А. Чарская ставила нравственное воспитание: «Вызвать добрые чувства в юных читателях, поддерживать их интерес к окружающему, будить любовь к добру и правде, сострадание».
Она написала 80 повестей. А самой известной до революции была повесть «Княжна Джаваха» (1903 года). Большая часть литературных вещей Чарской посвящена школьной жизни девичьей дружбе, любви (к примеру, «Белые пелеринки», «Записки институтки»). Также она писала о приключениях потерянных, осиротевших или похищенных детей. Создала несколько книг и рассказов по истории России («Смелая жизнь», «Так велела царица», «Газават»). Её перу принадлежат 20 сказок (например, «Чудесная звёздочка», «Дочь Сказки», «Подарок феи», «Царевна Льдинка», «Дуль-Дуль, король без сердца», «Мельник Нарцисс»), и 200 стихотворений.
Педагог и исследователь детской литературы Николай Владимирович Чехов в 1909 году назвал её самой популярной писательницей своего времени: «Актриса по профессии, г-жа Чарская обладает живою фантазиею и вполне литературным слогом. Сочинения её всецело принадлежат к романтическому направлению в детской литературе». А Фёдор Сологуб писал: «На всём протяжении русской детской литературы (а может, и всемирной) не было писателя, столь популярного среди подростков, как Л. Чарская. Популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигала такой напряжённости и пылкости».
Произведения Лидии Алексеевны были запрещены советской цензурой – за дворянское происхождение и мещанско-сентиментальный характер, – и причислены к бульварной литературе.
В современной России повести и рассказы Лидии Алексеевны Чарской читают с удовольствием и взрослые, и дети.
В 2003 году режиссёр Владимир Александрович Грамматиков снял телесериал «Сибирочка» по её одноименной повести.
Записки сиротки
Часть 1
Глава 1
Я помню маленькую светлую комнату, всю залитую лучами весеннего солнышка. Высокая, полная женщина укладывает меня в кроватку и, гладя мою белокурую головку, шепчет сквозь слёзы:
− Бедная, бедная моя сиротка!
Эта полная женщина с добрым лицом − моя няня… Она так ласково смотрит на меня.
− Покойной ночи, нянюшка, − говорю я, протягивая к ней руки, и она целует меня и крестит.
Я знаю, что няня любит меня теперь ещё больше, гораздо больше прежнего, с тех пор как умерла моя милая, дорогая мамочка…
Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что её уже нет с нами. Я горько плакала, когда она умерла, но няня остановила меня словами:
− Мамочка у Боженьки. Катя, но она видит твои слёзы и ей больно за тебя; лучше обещай ей быть хорошей, милой девочкой, чтобы она могла радоваться на тебя, и молись за неё почаще.
Я постаралась исполнить желание няни и каждое утро и вечер горячо молилась за мою дорогую далёкую мамочку.
А как мне хорошо жилось с нею!
Мы жили − мама, няня, я и старый, ленивый кот Мишка − в нашей маленькой квартирке. Мама целый день проводила на службе, няня возилась на кухне, а я с Мишкой сидела на широком подоконнике гостиной, играя с моей куклой Лили или читая книжку. С четырёх часов дня я уже начинала поджидать маму со службы. Она приходила всегда к пяти часам усталая, но довольная тем, что видит свою маленькую Катю…
В ту же минуту няня приносила миску с супом, и мы садились обедать. После обеда мама читала мне книжку или показывала картинки в большой толстой книге. Чаще всего рассказывала сказки, до которых я была большая охотница. Вечером, когда мои глаза начинали слипаться от сна, мама отводила меня в маленькую детскую, оклеенную розовенькими обоями, собственноручно раздевала и укладывала меня спать. Потом садилась на краю моей постельки и, перекрестив несколько раз подряд, долго ещё гладила по головке, пока сон окончательно не охватывал меня.
Я ужасно любила, когда она клала мне на лоб свою мягкую, тёплую руку, и я засыпала тогда довольная и счастливая тем, что она сидит около.
А по праздникам, когда мама не уходила на службу, мы целый день были неразлучны… Утром ходили в церковь, а после завтрака долго гуляли, если была хорошая погода; в дурную же сидели у окна с работой в руках и вели нескончаемые разговоры.
И вот − всё это кончилось… Всю зиму мама кашляла и еле-еле держалась на ногах. Весною она не вставала уже с постели. В её комнате пахло лекарствами… Ходил старичок-доктор с большими очками на носу, и все говорили шёпотом.
Три дня тому назад няня отвела меня к маме проститься.
Я с трудом влезла на высокую мамину постель и спросила её, зачем она уезжает и куда? Мамочка была очень слаба и худа… Она взяла мою руку и сказала, что она не будет жить с нами, а уйдёт на небо к Боженьке, откуда будет видеть меня.
− Ты будешь умницей, Катя, − тихо проговорила она, − ты не захочешь огорчать твою маму?
− Нет, нет, − воскликнула я, − я буду умницей, только не уходи от меня на небо… останься с нами!
Я начала так горько плакать, что меня увели из комнаты.
На другой день утром я видела маму в последний раз. Она говорила, что я останусь пока с няней, а потом меня отвезут к моим родственникам, маминому брату, которого я никогда не видела, − он жил где-то далеко… Говоря это, мама целовала меня и гладила по головке. Потом она взяла висевший на стенке образок и благословила меня им.