КАК УХОДИЛИ ИЗВЕСТНЫЕ ЛЮДИ
Со времён Петра I дуэли в России были запрещены, а наказание за участие в них приравнивалось к наказанию за убийство. Тем не менее, поединки проходили довольно часто…
Несмотря на довольно сложный характер, Михаил Юрьевич Лермонтов до 1840 года не участвовал в дуэлях. За первую дуэль он был повторно сослан на Кавказ (в первый раз его сослали за стихотворение «На смерть поэта»); вторая – закончилась его смертельным ранением.
Эпиграммы, стихи, публичные шутки-насмешки и другие выходки Лермонтова – имели конкретных адресатов. Исследователь второй дуэли Михаила Юрьевича В. А. Захаров отметил:
«Для нас Лермонтов – великий поэт и прекрасный художник, нам хочется видеть его зрелым, благоразумным, уравновешенным, словом, наделённым всеми положительными качествами человеком. Лермонтов же обладал трудным характером: был насмешливым, злым на язык, больно обижал своих друзей и знакомых, что, впрочем, часто сходило ему с рук».
Оба раза Михаила Юрьевича вызывали на поединок за обидные слова.
16 февраля 1840 года на балу в доме графини Лаваль между сыном французского посла Эрнестом де Барантом и М. Ю. Лермонтовым вспыхнула ссора: француз обвинил Лермонтова в распространении сплетен о себе и вызвал его на дуэль (современники называли иную причину – соперничество молодых людей из-за княгини М. А. Щербатовой, за которой Михаил Юрьевич открыто ухаживал).
18 февраля в 12 часов дня на Парголовской дороге, недалеко от Чёрной речки, состоялась дуэль. Секундантом Лермонтова был его двоюродный дядя и друг Алексей Аркадьевич Столыпин, секундантом де Баранта – граф Рауль д'Англес.
Решили драться вначале на шпагах до первой крови, а затем перейти на пистолеты. Как только дуэлянты скрестили шпаги, у Лермонтова отломился кончик; Эрнест де Барант успел сделать выпад и оцарапал остриём грудь Михаила Юрьевича. Выстрелы из пистолетов, по условиям дуэли, должны были прозвучать одновременно. Лермонтов замешкался, а де Барант выстрелил и промахнулся. Михаил Юрьевич мог спокойно убить француза, но предпочёл выстрелить в воздух. Они пожали друг другу руки и помирились.
11 марта Лермонтов был арестован. Военно-судная комиссия установила, что он «вышел на дуэль не по одному личному неудовольствию, но более из желания поддержать честь русского офицера». Барант, как сын французского посла, не был допрошен и не был привлечён к судебной ответственности; министр иностранных дел Российской империи Карл Васильевич Нассельроде от имени царя посоветовал французскому посланнику отправить сына на время суда в Париж…
Вторая, роковая, дуэль состоялась в Пятигорске, куда Лермонтов и его друг и родственник Столыпин приехали 13 мая 1841 года (они направлялись на Кавказ). У Михаила Юрьевича началась лихорадка, и он получил разрешение остаться в городе до полного выздоровления. В Пятигорске собралось интересное и весёлое общество. Был там и Николай Соломонович Мартынов, который считался если не другом, то, по меньшей мере, приятелем Лермонтова (они вместе закончили Школу гвардейских подпрапорщиков); на этот момент они были знакомы 8 лет.
Два месяца М. Ю. Лермонтов регулярно виделся с Мартыновым. Называл он его, иронизируя над кавказским нарядом, «горцем с большим кинжалом» («montagnard au grand poignard» – фр.).
Это время было трудным для Николая Соломоновича. Он был часто мрачным, молчаливым; начал одеваться в кавказскую одежду (папаху и черкеску с газырями); на его поясе висел длинный кинжал. В таком наряде среди русских, живших в Пятигорске, он выглядел очень экзотично. Н. С. Мартынов не был задирой и скандалистом и никогда не участвовал в дуэлях.
Ссору Мартынова и Лермонтова, произошедшую в доме генерала Верзилина, подробно описала Эмилия Александровна Клингенберг:
«13-го июля собралось… несколько девиц и мужчин… Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать.
К нам присоединился Л.<ев> С.<ергеевич> Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоём острить свой язык… Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счёт, называя его “montagnard au grand poignard”.
Надо же было так случиться, что когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово “poignard” раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губу, глаза его сверкнули гневом; он подошёл к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: “Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах” и так быстро отвернулся и пошёл прочь, что не дал и опомниться Лермонтову… Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора».
В. А. Захаров, который 40 лет посвятил изучению жизни Михаила Юрьевича, писал о поводе: «...ознакомившись со множеством документов, можно утверждать, что единственным поводом к дуэли были насмешки Лермонтова над Мартыновым. Лермонтов сам провоцировал Мартынова на вызов, подсказывая, что тому следовало делать. Всерьёз предстоящую дуэль никто не воспринимал. Настоящие попытки примирить соперников не предпринимались; скорее, все готовились к новому развлечению, разнообразившему жизнь на водах».
Мартынов на следствии показал:
«С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное. Остроты, колкости, насмешки на мой счёт... На вечере в одном частном доме, – за два дня до дуэли, – он вывел меня из терпения, привязываясь к каждому моему слову, на каждом шагу показывая явное желание мне досадить. Я решился положить этому конец».
Дуэль состоялась 15 июля 1841 года около семи часов вечера, в четырёх верстах от города, на небольшой поляне у дороги, ведущей из Пятигорска в Николаевскую колонию вдоль северо-западного склона горы Машук (сейчас это место имеет название «Перкальская скала»).
Во всех официальных документах фигурируют имена двух секундантов – Михаила Павловича Глебова и Александра Илларионовича Васильчикова. Но, как известно из мемуаров, решено было скрыть от следствия участие в дуэли Алексея Аркадьевича Столыпина и Сергея Васильевича Трубецкого, так как они находились на Кавказе на положении сосланных, да и было известно, что их обоих ненавидел
Николай I. Поэтому пришлось перераспределить роли двух оставшихся секундантов: Глебов назвал себя секундантом Мартынова, Васильчиков – секундантом Лермонтова (в письме к Д. А. Столыпину Глебов давал обратное распределение функций). Не исключается, однако, что секундантами Лермонтова были Столыпин и Трубецкой. Существует, впрочем, аргументированное предположение, что Столыпин и Трубецкой опоздали из-за сильного ливня и дуэль действительно состоялась при двух свидетелях «по договорённости обеих сторон».
Секунданты пытались отговорить Мартынова и Лермонтова. Скорее всего, они делали это не до конца серьёзно, ведь только Николай Соломонович не считал поединок шуткой, развлечением.
Михаил Юрьевич говорил, что у него не поднимется рука на Мартынова и он выстрелит в воздух (об этом писал полковник Александр Семёнович Траскин, первым допросивший секундантов); по иной версии, он вообще не выстрелил. Даже готовилась пирушка по случаю примирения. Ранение же одного из дуэлянтов казалось до такой степени невероятным, что никто не подумал ни об экипаже, ни тем более о враче. Секрета из дуэли никто не делал, поэтому на месте поединка за кустами собралась толпа: он щекотал нервы, был приключением, нарушившим скучное однообразие курортной жизни.
Князь Александр Васильчиков писал:
«Мартынов стоял мрачный, со злым выражением лица. Столыпин обратил на это внимание Лермонтова, который только пожал плечами. На губах его показалась презрительная усмешка. Кто-то из секундантов воткнул в землю шашку, сказав: “Вот барьер”. Глебов бросил фуражку в десяти шагах от шашки, но длинноногий Столыпин, делая большие шаги, увеличил пространство… От крайних пунктов барьера Столыпин отмерил ещё по 10 шагов, и противников развели по краям. Заряженные в это время пистолеты были вручены им.
Они должны были сходиться по команде: “Сходись!” Особенного права на первый выстрел, по условию, никому не было дано. Каждый мог стрелять стоя на месте, или подойдя к барьеру, или на ходу, но непременно между командами: два и три. Противников поставили на скате, около двух кустов: Лермонтова лицом к Бештау, следовательно, выше; Мартынова ниже, лицом к Машуку… Лермонтову приходилось целить вниз, Мартынову вверх, что давало последнему некоторые преимущества. Командовал Глебов… “Сходись!” – крикнул он.
Мартынов пошёл быстрыми шагами к барьеру, тщательно наводя пистолет. Лермонтов остался неподвижен. Взведя курок, он поднял пистолет дулом вверх и, помня наставления Столыпина, заслонился рукой и локтем… Я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти весёлого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом уже направленного на него пистолета.
Вероятно, вид торопливо шедшего и целившегося в него Мартынова вызвал в поэте новое ощущение. Лицо приняло презрительное выражение, и он, всё не трогаясь с места, вытянул руку кверху, по-прежнему кверху же направляя дуло пистолета. “Раз… два… три!” – командовал между тем Глебов. Мартынов уже стоял у барьера… Мартынов повернул пистолет курком в сторону, что он называл “стрелять по-французски”. В это время Столыпин крикнул: “Стреляйте! Или я разведу вас!..”
Выстрел раздался… Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперёд, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненые или ушибленные.
Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом – сочилась кровь, пуля пробила сердце и лёгкие».
Существует и чуть иное описание.
Глебов скомандовал: «Сходись». М. Ю. Лермонтов остался на месте и, заслонившись рукой, поднял пистолет вверх. Мартынов, всё время целясь в Михаила Юрьевича, поспешно подошёл к барьеру. Начался отсчёт. Никто не выстрелил. Столыпин (по другой версии, Трубецкой), не выдержав напряжения, крикнул: «Стреляйте, или я развожу дуэль!». Лермонтов ответил: «Я в этого дурака стрелять не буду!». Мартынов в ответах следователю впоследствии писал: «Я вспылил. Ни секундантами, ни дуэлью не шутят. И опустил курок». Лермонтов упал: пуля прошла навылет. Мартынов, поражённый случившимся, бросился к Лермонтову, испуганно крича: «Миша, прости мне!». Все стояли, удивлённые этим исходом. Глебов сел на землю и положил голову Михаила Юрьевича к себе на колени. Но это было уже совершенно ни к чему.
М. Ю. Лермонтов умер, не дожив до 27 лет двух месяцев.
В акте судебно-медицинского осмотра говорится: «Пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое лёгкие, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны». Такой угол раневого канала мог получиться лишь в случае, если пуля попала в Михаила Юрьевича, когда он стоял правым боком к Мартынову, вытянув вверх правую руку и отклонясь для равновесия влево.
Ни врача, ни повозки не было. Тело лежало на земле под дождём. С ним оставили Глебова, а Мартынов и Васильчиков ускакали за людьми. Уже в сумерках Васильчиков вернулся с людьми, но без врача. Тело перевезли в дом, где Лермонтов прожил два последних месяца.
На другой день М. Ю. Лермонтова похоронили при огромном стечении народа на пятигорском кладбище; несмотря на все хлопоты друзей, церковный обряд совершён не был.
Официальное сообщение о смерти гласило: «15 июня, около 5 часов вечера, разразилась ужасная буря с громом и молнией; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов».
По словам князя Васильчикова, в высшем обществе Петербурга смерть Михаила Юрьевича встретили словами: «туда ему и дорога». Существует недоказанный тезис князя Вяземского, узнавшего якобы со слов Васильчикова о том, что Николай I (он считал дуэли варварством и любил эффектные фразы и крепкие выражения), получив известие о гибели Лермонтова, сказал: «Собаке – собачья смерть!». Ссылаются на некоего флигель-адъютанта Лужина, присутствовавшего при данном эпизоде.
По просьбе бабушки Лермонтова, Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, Николай I разрешил перевезти гроб (ящик из листовой красной меди, запаянный также медью) с его останками в село Тарханы, в фамильный склеп Арсеньевых.
Сбылись слова шестнадцатилетнего Миши:
«Я родину люблю
И больше многих: средь её полей
Есть место, где я горесть начал знать,
Есть место, где я буду отдыхать,
Когда мой прах, смешавшийся с землёй,
Навеки прежний вид оставит свой».
Перезахоронение в отдельном склепе состоялось 5 мая (23 апреля по старому стилю) 1842 года – возле могил матери (слева) и деда (справа) Михаила Юрьевича. В 1843 году над всеми тремя захоронениями была воздвигнута часовня. У её входа стоит могучий дуб.
В 1859 году слуга Лермонтова А. И. Соколов рассказывал: «Старая барыня, как только похоронили Михаила Юрьевича, тотчас же приказали вырыть из лесу и посадить вблизи часовни несколько молодых дубков, из которых принялся только один...». Здесь же похоронена и Е. А. Арсеньева, которая умерла через четыре года после гибели внука.
В юношеские годы М. Ю. Лермонтов записал: «Моё завещание... положите камень; и – пускай на нём ничего не будет написано, если одного имени моего не довольно будет доставить ему бессмертие!».
Над могилой – памятник из чёрного мрамора в виде небольшой четырёхсторонней колонны, на одной стороне которого приделан бронзовый вызолоченный лавровый венок, а на двух других – выгравированы время рождения и время смерти.
Часовня (внутренний её размер – 8,7 на 8,7 м) в плане квадратная. Толщина кирпичных стен – 85 сантиметров, фундамента – 95. Стены венчает также кирпичный, покрытый железом свод. Основание сооружения – нетронутый плотный глинистый грунт. Площадь купольной росписи составляет 80 квадратных метров.
Могила Михаила Юрьевича стала настоящим местом паломничества для историков, литературоведов и любителей его поэзии.
Государственный музей М. Ю. Лермонтова открыт в 1939 году в селе Лермонтово (до февраля 1917 года – село Тарханы). В 1969 году он преобразован в Государственный музей-заповедник «Тарханы». В 1997 году Указом Президента России он включён в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации.
5 декабря 1936 года специальная комиссия в ходе подготовки к открытию музея вскрыла и обследовала склеп Лермонтова. 1 мая 1939 года к его гробу был открыт доступ, могилу превратили в мавзолей.
На месте дуэли – в разные годы устанавливали временные памятники.
В 1913 году, к 100-летию со дня рождения М. Ю. Лермонтова, было решено поставить постоянный монумент.
Автором этого проекта стал скульптор Б. М. Микешин. Он не успел закончить работу в срок (к 12 июля 1914 года), так как был занят созданием памятника Лермонтову в Санкт-Петербурге.
Ограду вокруг монумента сделали петербургские скульпторы Л. А. Дитрих и В. В. Козлов, о чём Б. М. Микешин не знал; он заявил, что эта ограда разрушает его первоначальный замысел и на открытие памятника (в середине октября 1915 года) не явился. Шла Первая мировая война, и открытие было очень скромным.
Памятник из кисловодского доломита имеет классическую пирамидальную форму. В круглой нише в центре, под которой написаны имя и годы жизни, установлен бронзовый бюст М. Ю. Лермонтова в форме офицера Тенгинского пехотного полка.
Монумент окружён имеющей квадратную форму оградой из тяжёлых металлических цепей, висящих между бетонными столбиками с округлыми концами (живёт мнение, что форма этих столбиков символизирует пули, хотя во времена Лермонтова пистолетные пули имели вид шариков). На каждом из четырёх углов ограды восседают бетонные грифы.
Михаил Юрьевич Лермонтов за свою очень короткую жизнь, насквозь пронизанную творчеством, успел добиться «своего»: его имя помнят потомки…
Михаил Юрьевич Лермонтов родился 15 октября 1814 года, умер 27 июля 1841 года.
Великий русский поэт, прозаик, драматург, художник. Наследник и продолжатель А. С. Пушкина, ставший одним из самых видных поэтов XIX и XX веков. Являет собой настоящий расцвет русской литературы.
В творчестве Лермонтова тесно переплелись философские, гражданские и глубоко личные мотивы. Он внёс в русскую поэзию «железный стих», отмеченный неслыханной прежде энергией выражения мысли (его стихи обогатили и русскую музыку); оказал влияние на многих писателей; как драматург, внёс значительную роль в развитие театрального искусства
Произведения Михаила Юрьевича Лермонтова по праву вошли в историю мировой литературы.
Герой нашего времени
Отрывок из романа
...Что ж? умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я – как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что ещё нет его кареты. Но карета готова… прощайте!
Пробегаю в памяти всё моё прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я увлёкся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел твёрд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений – лучший цвет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обречённых жертв, часто без злобы, всегда без сожаления… Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия; я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их нежность, их радости и страданья – и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодом в изнеможении засыпает и видит перед собою роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но только проснулся – мечта исчезает… остаётся удвоенный голод и отчаянье!
И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие – мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а всё живёшь – из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!..
(Сверен по: Лермонтов М. Ю. Сочинения в двух томах. Т. 2 / Сост. и комм. И. С. Чистовой. – М.: Правда, 1990. – С. 564–565.)