КАК УХОДИЛИ ИЗВЕСТНЫЕ ЛЮДИ
Иван Сергеевич Тургенев ушёл из жизни в Буживале (пригороде Парижа) 22 августа 1883 года. Умирал очень мучительно – от миксосаркомы (рака костей позвоночника), которая проявилась весной 1882 года, лишив его возможности передвигаться. Тогда болезнь приняли за обычную подагру; и только при вскрытии стала ясна настоящая причина. Чтобы проиллюстрировать страдания Ивана Сергеевича, отметим, что в июле 1882 года он уже не мог писать: после пятой строки возникала острая боль в плече.
Тургенев понимал, что с ним происходит. И летом 1882 года написал из Буживаля поэту Якову Петровичу Полонскому, что его болезнь неизлечима, но уходом и вниманием он не обделён; и попросил: «Когда Вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу, родине поклонитесь, которую я уже, вероятно, никогда не увижу».
Сведения о последнем годе жизни Тургенева весьма противоречивы, настоящего хода событий не восстановить, поэтому читатель вправе выбрать наиболее подходящую для себя версию. Отмечают, что он обращался к нескольким людям с просьбой достать яд. Например, врачу-психиатру Надежде Кузьминичне Скворцовой-Михайловской Иван Сергеевич писал: «Страдаю невыносимо. Помочь мне не могут, кто бы ни лечил меня. Я человек неверующий и считаю себя вправе распоряжаться своей жизнью. Прошу Вас, дайте мне отраву, чтобы прекратить мои мучения». В другом жизнеописании – было уже про пистолет. А третий текст – интервью православного тургеневеда И. М. Ольшанской – опровергает обе версии: «Вы знаете, как он умирал? Его последняя болезнь была жесточайшей: рак позвоночника. Неимоверные боли… Морфий не помогал. И тянулось это более года. Но все, кто был в те дни рядом с писателем, поражались его выдержке: никто не услышал от него даже слова ропота. А ведь физическая боль усугублялась душевной: Иван Сергеевич хотел умереть на Родине, но болезнь не дала, разлучила с любимым его Спасским-Лутовиновом».
Жуткие боли снимала только приличная доза морфия, от которого у Тургенева были кошмары: например, ему казалось, что его отравили, а в ухаживающей за ним французской певице Полине Виардо мерещилась леди Макбет.
О последних словах Ивана Сергеевича пишут также разное (какими они были на самом деле – мы теперь никогда не узнаем…). Нам понравились следующие варианты. В последние часы пребывания на земле он уже никого не узнавал. Когда Полина Виардо склонилась над ним, он промолвил: «Вот царица из цариц!». По иной версии, Иван Сергеевич произнёс загадочные слова: «Прощайте, мои милые, мои белесоватые…».
Те, кто видел тело И. С. Тургенева во время прощания, свидетельствуют, что лицо его было упокоенным и прекрасным, как никогда. Его друг Михаил Матвеевич Стасюлевич (русский историк и публицист) писал: «Он никогда при жизни не был так красив, можно даже сказать, так величествен; следы страдания, бывшие ещё заметными вчера, на второй день исчезли совсем, распустились, и лицо приняло вид глубоко задумчивый, с отпечатком необыкновенной энергии, какой никогда не было заметно и тени при жизни, навечно добродушном, постоянно готовом к улыбке лице покойного».
Смерть Ивана Сергеевича стала событием для всего культурного мира. Для иллюстрации приведём несколько цитат. Лондонский журнал «Атенеум» отметил: «Европа единодушно дала Тургеневу первое место в современной литературе». Прощаясь с телом, один французский писатель сказал: «Ваше сердце принадлежало всему человечеству. Но Россия занимала первое место в Ваших привязанностях. Ей именно Вы служили прежде всего и преимущественно...». Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в том числе написал в некрологе: «Тургенев был человек высокоразвитый, убеждённый и никогда не покидавший почвы общечеловеческих идеалов. Идеалы эти он проводил в русскую жизнь с тем сознательным постоянством, которое и составляет его главную и неоценённую заслугу перед русским обществом. В этом смысле он является прямым продолжателем Пушкина, и других соперников в русской литературе не знает». Александр II, который называл Тургенева «бельмом на своём глазу», узнав о его смерти, сказал: «Одним нигилистом меньше».
Из Франции тело Ивана Сергеевича Тургенева, согласно его воле, перевезли в Петербург (он когда-то написал: «Воздух родины имеет в себе что-то необъяснимое, он хватает вас за сердце. Это – невольное, тайное влечение плоти к той почве, на которой мы родились...»).
Похороны приобрели характер крупного общественного события, вызвав немалую тревогу в правительственных кругах. Погребению предшествовали траурные торжества в Париже, на которых приняли участие более четырёхсот человек. Отпевание прошло в столице Франции, в соборе Александра Невского на улице Дарю. Начиная от приграничной станции Вержболово на всех остановках по пути следования проходили панихиды и прощания с Тургеневым.
27 сентября, при огромном стечении народа, его похоронили на Волковском кладбище (ранее официальное его название – Волково кладбище). М. М. Стасюлевич вспоминал слова Ивана Сергеевича:
«Я желаю, чтоб меня похоронили на Волковом кладбище подле моего друга Белинского. Конечно, мне прежде всего хотелось бы лечь у ног моего учителя Пушкина, но я не заслуживаю такой чести». Но воля не была исполнена до конца: по словам Стасюлевича, «место захоронения Белинского было похоже на помойную яму». Поэтому место для могилы было куплено в дорогом втором разряде у северной стены Спасской церкви за полторы тысячи рублей.
Сенатор Анатолий Фёдорович Кони писал о похоронах:
«Приём гроба в Петербурге и следование его на Волково кладбище представляли необычные зрелища по своей красоте, величавому характеру и полнейшему, добровольному и единодушному соблюдению порядка. Непрерывная цепь 176-ти депутаций от литературы, от газет и журналов, учёных, просветительных и учебных заведений, от земств, сибиряков, поляков и болгар заняла пространство в несколько вёрст, привлекая сочувственное и нередко растроганное внимание громадной публики, запрудившей тротуары, – несомыми депутациями изящными, великолепными венками и хоругвями с многозначительными надписями. Так, был венок “Автору «Муму»” от общества покровительства животным… венок с надписью “Любовь сильнее смерти” от педагогических женских курсов. Особенно выделялся венок с надписью “Незабвенному учителю правды и нравственной красоты” от Петербургского юридического общества... Депутация от драматических курсов любителей сценического искусства принесла огромную лиру из свежих цветов с порванными серебряными струнами».
Литературный критик, историк литературы Павел Васильевич Анненков отметил: «на могиле его сошлось целое поколение со словами умиления и благодарности как к писателю и человеку».
Литургию и панихиду служил преосвященный Сергий, епископ Ладожский, в сослужении архимандритов причта Волковской церкви. Попасть в церковь можно было только по билетам.
Речи на могиле Тургенева произнесли писатели Дмитрий Васильевич Григорович, Алексей Николаевич Плещеев, ректор Петербургского университета Андрей Николаевич Бекетов, профессор Московского университета Сергей Андреевич Муромцев.
На следующий день в «Санкт-Петербургских ведомостях» похоронам была посвящена передовая статья.
«Погребение И. С. Тургенева останется надолго в памяти каждого. Это было отдание должного человеку, который трудом и талантом поставил высоко русское имя и был первым писателем-художником своего времени. Похороны его собрали у его гроба невероятную для нашего времени массу… В общем итоге было сто семьдесят шесть депутаций… Одно замечание, которого нельзя не сделать и которое рано или поздно будет сделано. Нельзя было не обратить внимания на совершенное отсутствие официального мира на похоронах (о полицейских чинах мы не говорим – они отправляли свою обязанность). Мы не видели никого из государственных людей и никого из военных. Как объяснить этот факт, мы не знаем… С одной стороны, депутации от шестидесяти девяти учебных заведений и многих учреждений, с другой – отсутствие таких элементов, без которых нельзя себе представить никакой из современных форм общежития. Кроме того, такое торжество в церкви – и ни одной речи, сказанной проповедником».
В 1885 году на могиле Тургенева установили надгробие – бронзовый бюст на постаменте (его сделала первая в России скульптор-женщина Жозефина Антоновна Полонская).
Когда в середине 1930 годов создавался мемориальный некрополь «Литераторские мостки», туда стали переносить захоронения и памятники с разных кладбищ города и с части того же Волковского кладбища. В 1938 году от закрытой Спасской церкви туда перенесли прах и памятник
И. С. Тургенева. Так было выполнено завещание Ивана Сергеевича – теперь его могила находится в нескольких десятках метров от могилы Виссариона Григорьевича Белинского…
Иван Сергеевич Тургенев родился 28 октября (9 ноября) 1818 года, умер 22 августа (3 сентября) 1883 года.
Русский писатель-реалист, поэт, публицист, драматург, переводчик. Член-корреспондент императорской академии наук по разряду русского языка и словесности (1860 год), почётный доктор Оксфордского университета (1879 год).
Ещё при жизни был известен миру. Романы, повести и рассказы Тургенева становились не только литературными явлениями, но и событиями в общественной жизни России. Пропагандист русской литературы и драматургии на Западе.
Созданная им художественная система оказала влияние на поэтику не только русского, но и западноевропейского романа второй половины XIX века. Иван Сергеевич Тургенев первым в русской литературе начал изучать личность «нового человека» – шестидесятника, его нравственные качества и психологические особенности; благодаря ему в русском языке стал широко использоваться термин «нигилист».
К Тургеневу не раз обращались с просьбой дать свою биографию. Чаще всего он отвечал короткой справкой о немногочисленных внешних фактах своей жизни, а однажды ответил: «Вся моя биография – в моих сочинениях».
Все мы с детства помним его высказывание о русском языке:
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!».
Смерть
Отрывок из рассказа
из цикла «Записки охотника»
…Мы пробирались на место рубки, как вдруг, вслед за шумом упавшего дерева, раздался крик и говор, и через несколько мгновений нам навстречу из чащи выскочил молодой мужик, бледный и растрепанный.
– Что такое? Куда ты бежишь? – спросил его Ардалион Михайлыч.
Он тотчас остановился.
– Ах, батюшка, Ардалион Михайлыч, беда!
– Что такое?
– Максима, батюшка, деревом пришибло.
– Каким это образом?.. Подрядчика Максима?
– Подрядчика, батюшка. Стали мы ясень рубить, а он стоит да смотрит... Стоял, стоял, да и пойди за водой к колодцу: слышь, пить захотелось. Как вдруг ясень затрещит, да прямо на него. Мы кричим ему: беги, беги, беги... Ему бы в сторону броситься, а он возьми да прямо и побеги... заробел, знать. Ясень-то его верхними сучьями и накрыл. И отчего так скоро повалился – Господь его знает... Разве сердцевина гнила была.
– Ну, и убило Максима?
– Убило, батюшка.
– До смерти?
– Нет, батюшка, ещё жив, – да что: ноги и руки ему перешибло. Я вот за Селивёрстычем бежал, за лекарем.
Ардалион Михайлыч приказал десятскому скакать в деревню за Селивёрстычем, а сам крупной рысью поехал вперед на осечки… Я за ним.
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы... Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Лёгкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Мы нагнулись к нему. Он узнал Ардалиона Михайлыча.
– Батюшка, – заговорил он едва внятно, – за попом... послать... прикажите... Господь... меня наказал... ноги, руки, все перебито... сегодня... воскресенье... а я... а я... вот... ребят-то не распустил.
Он помолчал. Дыханье ему спирало.
– Да деньги мои... жене... жене дайте... за вычетом... вот Онисим знает... кому я... что должен...
– Мы за лекарем послали, Максим, – заговорил мой сосед, – может быть, ты ещё и не умрёшь.
Он раскрыл было глаза и с усилием поднял брови и веки.
– Нет, умру. Вот... вот подступает, вот она, вот... Простите мне, ребята, коли в чём...
– Бог тебя простит, Максим Андреич, – глухо заговорили мужики в один голос и сняли шапки, – прости ты нас.
Он вдруг отчаянно потряс головой, тоскливо выпятил грудь и опустился опять.
– Нельзя же ему, однако, тут умирать, – воскликнул Ардалион Михайлыч, – ребята, давайте-ка вон с телеги рогожку, снесемте его в больницу.
Человека два бросились к телеге.
– Я у Ефима... сычовского... – залепетал умирающий, – лошадь вчера купил... задаток дал... так лошадь-то моя... жене её... тоже...
Стали его класть на рогожу... Он затрепетал весь, как застреленная птица, выпрямился.
– Умер, – пробормотали мужики.
Мы молча сели на лошадей и отъехали.
Смерть бедного Максима заставила меня призадуматься. Удивительно умирает русский мужик! Состоянье его перед кончиной нельзя назвать ни равнодушием, ни тупостью; он умирает, словно обряд совершает: холодно и просто…