КАК УХОДИЛИ ИЗВЕСТНЫЕ ЛЮДИ
Услышав о самоубийстве Сергея Александровича Есенина (версия о его убийстве появилась позже), Владимир Владимирович Маяковский в посвящённом ему стихотворении довольно категорично осудил этот поступок: «В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней». Прошло совсем немного времени…
Маяковский умер 14 апреля 1930 года, в 36 лет. Настоящая причина его гибели оставила очень много вопросов, до сих пор неясна, загадочна, вызывает споры.
Официальное заключение проводивших следствие сотрудников ОГПУ – самоубийство. Но несостыковки и факты явно указывали на то, что – было убийство (причём осуществили его официальные государственные органы).
В 1918 году В. В. Маяковский был трибуном, проповедующим идеи мировой революции. Сотрудничество с партией большевиков имело свои плюсы: Владимир Владимирович отдавал свои творения во многие издательства, которые платили ему громадные гонорары; у него появилось отдельное жильё.
Но уже к концу 1920-х годов в произведениях Маяковского стали проскальзывать нотки разочарования существующим режимом. Ему приходилось всё чаще переступать через своё понимание мира и нравственные принципы. В России все ликовали и восхищались новым государственным строем, а он – начал сатирически обличать всякую «дрянь», изменившись в опасную для режима сторону. Власти предержащие это очень быстро почувствовали. И отношение к нему начало меняться. Сначала раскритиковали пьесы «Клоп» и «Баня», потом из литературного журнала убрали портрет, началась травля в прессе. Часто, на правах добрых знакомых, в гости к Владимиру Владимировичу заходили чекисты (они проверяли его благонадёжность).
В понедельник 14 апреля Маяковский, который решил расстаться с Лилей Юрьевной Брик, в 8 часов утра приехал к артистке МХАТа Веронике Витольдовне Полонской и увёз её к себе (в коммунальную квартиру в Лубянском проезде, где был его кабинет). В жарком разговоре Владимир Владимирович потребовал, чтобы Вероника оставила мужа и ушла к нему – прямо сейчас…
В. Полонская впоследствии говорила о последних минутах Маяковского:
«...Я ответила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться здесь сейчас. Я по-человечески люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так.
И театра я не брошу и никогда не смогла бы бросить... Вот и на репетицию я должна и обязана пойти, и я пойду на репетицию, потом домой, скажу всё... и вечером перееду к нему совсем.
Владимир Владимирович был не согласен с этим. Он продолжал настаивать на том, чтобы всё было немедленно или совсем ничего не надо. Ещё раз я ответила, что не могу так...
Я сказала: “Что же вы не проводите меня даже?”. Он подошёл ко мне, поцеловал и сказал совершенно спокойно и очень ласково: “Нет, девочка, иди одна... Будь за меня спокойна...”. Улыбнулся и добавил: “Я позвоню. У тебя есть деньги на такси?” – “Нет”. Он дал мне
20 рублей. “Так ты позвонишь?” – “Да, да»”.
Я вышла, прошла несколько шагов до парадной двери.
Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору. Не могла заставить себя войти.
Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновенье: в комнате ещё стояло облачко дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди его было крошечное кровавое пятнышко.
Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно: “Что Вы сделали? Что вы сделали?”.
Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и всё силился приподнять голову. Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые...».
Приехала следственная группа – из контрразведки, во главе с начальником секретного отдела ОГПУ Яковом Сауловичем Аграновым (именно он курировал всю творческую интеллигенцию). Место происшествия осмотрели, тело сфотографировали.
Художник Н. Ф. Денисовский вспоминал:
«Он был без пиджака. Пиджак висел на стуле и лежало письмо, его последнее письмо, которое он написал».
Предсмертную записку Владимира Владимировича Маяковского, датированную 12 апреля, Агранов прочитал вслух и положил в карман кителя:
«Всем… В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сёстры и товарищи, простите, но у меня другого выхода нет.
Лиля, люби меня.
Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сёстры и Вероника Полонская. Буду благодарен, если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.
Начатые стихи передайте Брикам, они разберутся.
Как говорят –
“инцидент исперчен”,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчёте,
и ни к чему перечень
взаимных болей,
бед и обид.
Счастливо оставаться.
Владимир Маяковский. 12.IV.30 г.».
Ленинградская «Красная газета» успела сообщить:
«Самоубийство Маяковского. Сегодня в 10 часов 17 минут в своей рабочей комнате выстрелом из нагана в область сердца покончил с собой Владимир Маяковский. Прибывшая скорая помощь нашла его уже мёртвым. В последние дни В. В. Маяковский ничем не обнаруживал душевного разлада, и ничто не предвещало катастрофы. В ночь на вчера, вопреки обыкновению, он не ночевал дома. Вернулся домой в 7 час. утра. В течение дня он не выходил из комнаты. Ночь он провёл дома. Сегодня утром он куда-то вышел и спустя короткое время возвратился в такси в сопровождении артистки МХАТа X. Скоро из комнаты Маяковского раздался выстрел, вслед за которым выбежала артистка X. Немедленно была вызвана карета скорой помощи, но ещё до её прибытия Маяковский скончался. Вбежавшие в комнату нашли Маяковского лежащим на полу с простреленной грудью. Покойный оставил две записки: одну – сестре, в которой передаёт ей деньги, и другую – друзьям, где пишет, что “он весьма хорошо знает, что самоубийство не является выходом, но иного способа у него нет”...».
Днем тело перевезли в квартиру Маяковского в Гендриковом переулке.
Ближе к вечеру скульптор Константин Луцкий сделал гипсовую маску с лица умершего.
Вскрытие вначале не хотели делать: было понятно, что Маяковский умер от выстрела в сердце. Но так как распространились слухи, что он болел сифилисом (это, якобы, послужило причиной трагедии), труп вскрыли, но не обнаружили никаких серьёзных отклонений – вскрытие произвёл известный профессор-патологоанатом В. Талалаев в морге медицинского факультета МГУ. Кстати, ходили и другие слухи – например, о любовной подоплёке.
Кстати, мозг Владимира Маяковского (вес его 1700 граммов) хранится и сегодня, и, как справедливо сообщили в те дни сотрудники Института мозга, «по внешнему осмотру мозг не представляет сколько-нибудь существенных отклонений от нормы».
В некрологе, под которым подписались друзья, написали, что В. В. Маяковский скончался от скоротечной болезни.
Версию убийства поддерживают факты. Не стал бы человек, решивший умереть, объясняться с Полонской; а она ему, как мы уже
увидели, – не отказала… Предсмертная записка написана карандашом при том что Владимир Владимирович мог купить кооперативную квартиру, и у него была роскошная ручка с золотым пером, он писал только ей, никому не давал (а карандашом намного проще подделать почерк…). А Сергей Эйзенштейн заявил в узком кругу друзей, что если внимательно ознакомиться со стилем письма, то можно утверждать, что написано оно не Маяковским.
Уголовное дело о самоубийстве № 02-29, которое крайне небрежно вёл следователь И. Сырцов, закрыли 19 апреля и сдали в архив. В протоколе осмотра – не упоминается, что была предсмертная записка; нет экспертизы рубашки; также из описания не ясно, где в момент выстрела находилась Полонская (на второй день после гибели на допрос были вызваны граждане Н. Я. Кривцов, Скобелева и другие соседи; никто из них категорически не мог утверждать, что в момент выстрела Полонская находилась в комнате Маяковского).
Протокол также составлен небрежно. Приведём его (сохранив орфографию).
«ПРОТОКОЛ.
По средине комнаты на полу на спине лежит труп Маяковского. Лежит головой к входной двери… Голова несколько повёрнута вправо, глаза открыты, зрачки расширены, рот полуоткрыт. Трупного окоченения нет. На груди на 3 см выше левого соска имеется рана округлой формы, диаметром около двух третей сантиметра. Окружность раны в незначительной степени испачкана кровью. Выходного отверстия нет. С правой стороны на спине в области последних рёбер под кожей прощупывается твердое инородное тело не значительное по размеру. Труп одет в рубашку... на левой стороне груди соответственно описанной ране на рубашке имеется отверстие неправильной формы, диаметром около одного сантиметра, вокруг этого отверстия рубашка испачкана кровью на протяжении сантиметром десяти. Окружность отверстия рубашки со следами совпала. Промежду ног трупа лежит револьвер системы “Маузер” калибр 7,65 № 312045 (этот револьвер взят в ГПУ т. Гендиным). Ни одного патрона в револьвере не оказалось. С левой стороны трупа на расстоянии от туловища лежит пустая стреляная гильза от револьвера Маузер указанного калибра».
Смерть Маяковского была выгодна, как мы уже отметили, правительству. И – Л. Ю. Брик, которую советское правительство признало законной наследницей, и она получила по наследству кооперативную квартиру, денежные сбережения и архивы (с 1935 года стала получать проценты с проданных сочинений, которые печатались миллионными тиражами, потому что посмертно Владимир Владимирович был признан самым лучшим и талантливым поэтом советской эпохи).
Вскоре после смерти Маяковского начались предположения…
Например, писатель и журналист Михаил Кольцов утверждал: «Нельзя с настоящего, полноценного Маяковского спрашивать за самоубийство. Стрелял кто-то другой, случайный, временно завладевший ослабленной психикой поэта-общественника и революционера. Мы, современники, друзья Маяковского, требуем зарегистрировать это показание».
Поэт Николай Асеев через год после трагедии писал:
«Я знал, что к сердцу свинец неся,
Поднимая стотонную тяжесть ствола,
Ты нажим гашетки нажал не сам,
Что чужая рука твою вела».
Лиля Брик, которая хорошо знала Маяковского, узнав о его смерти, спокойно сказала: «Хорошо, что он застрелился из большого пистолета. А то некрасиво бы получилось: такой поэт – и стреляется из маленького браунинга». По поводу причин смерти она пояснила, что он был неврастеником, и у него была «своего рода мания самоубийства и боязнь старости».
Даже Вероника Полонская, главный свидетель драмы, в своих воспоминаниях писала: «Вообще у него всегда были крайности. Я не помню Маяковского... спокойным…».
Согласно воспоминаниям Л. Ю. Брик, Маяковский не раз пытался убить себя. В первый раз –18 июля 1916 года (оружие дало осечку). Вторая неудачная попытка состоялась 11 октября 1917 года. В дневнике В. В. Маяковского эти даты отмечены следующими словами: «Сразу же как-то стало совершенно не для чего жить».
Рубашка, в которой умер Владимир Маяковский (бежево-розового цвета, из хлопчатобумажной ткани, впереди на планке четыре перламутровые пуговицы), хранилась у Л. Ю. Брик. В середине 50-х годов она передала её на хранение в музей, о чём имеется соответствующая запись в «Книге поступлений».
Через 60 лет со дня смерти (в 1990-х годах) была проведена первая экспертиза реликвии, её провели научные сотрудники Федерального центра судебных экспертиз Министерства юстиции РФ Э. Сафронский, И. Кудешева, и судебно-медицинский эксперт А. Маслов.
Эксперты сфотографировали рубашку под тем же углом, что и на фотографиях с места происшествия (их увеличили). Детали совпали. Был сделан вывод об огнестрельном характере отверстия, возникшего от выстрела единичным снарядом (а поговаривали о двух выстрелах…). Было выявлено, что следы в боковой упор (при отсутствии следов борьбы и самообороны) – характерны для выстрела, произведённого собственной рукой.
Предсмертная записка в декабре 1991 года была передана в лабораторию судебно-почерковедческих экспертиз Всероссийского
НИИ судебных экспертиз Министерства юстиции РФ. Экспертизу проводили заведующий НИИ судебно-почерковедческих экспертиз, кандидат юридических наук Ю. Н. Погибко и старший научный сотрудник лаборатории, кандидат юридических наук Р. Х. Панова. Выводы однозначно подчёркивали, что текст написан самим Маяковским под влиянием каких-то факторов, «сбивающих» его привычный процесс письма, в числе которых наиболее вероятным является необычное психофизиологическое состояние, связанное с волнением. Но так как письмо написано не в день самоубийства (это говорит об обдуманности), а раньше, признаки необычности, присущей записке, начертанной непосредственно перед самоубийством, несколько сглажены.
И – нам остаётся только гадать, что послужило причиной самоубийства…
15–17 апреля 1930 года состоялось прощание в зале Дома писателей.
17 апреля 1930 года тело Владимира Владимировича Маяковского кремировали.
Урна с его прахом хранилась в закрытом колумбарии Донского, «партийного», кладбища (в общий колумбарий её не ставили: говорят, потому что первое время ждали, когда урну заберёт кто-нибудь из близких; потом, скорее всего, позабыли...).
22 мая 1952 года, через 22 года после смерти, – урну перенесли на Новодевичье кладбище (1 участок, 14 ряд).
Памятник на могиле сделан советским скульптором Александром Кибальниковым.
Массивная надгробная плита выполнена из серого гранита. Перед красно-серой прямоугольной стелой, на которой плакатным шрифтом выбиты имя и годы жизни (гранит тёмно-серого и красного цветов символизирует революцию и переломную эпоху, которую Маяковский воспевал в своём творчестве), – постамент, на нём установлен бюст. В. В. Маяковский выглядит так, каким запомнили его современники: суровый, пронизывающий взгляд, строгое лицо, волосы зачёсаны назад.
По обеим сторонам от памятника расположены три прямоугольных надгробия (рядом покоятся мать и сёстры Владимира Владимировича).
Владимир Владимирович Маяковский родился 19 июля 1893 года, умер 14 апреля 1930 года.
Поэт, драматург, футурист, один из самых ярких представителей советской литературы и авангардного искусства начала 20 века. Сделал «лесенку» своим фирменным стилем (выделяет паузами значимые смысловые строки). Ему присущи поэтические решения, которые соответствовали духу эпохи перемен. Стихи Маяковского – режут слух, скрежещут.
Товарищу Нетте
пароходу и человеку
Я недаром вздрогнул.
Не загробный вздор.
В порт,
горящий,
как расплавленное лето,
разворачивался
и входил
товарищ «Теодор
Нетте».
Это – он.
Я узнаю его.
В блюдечках-очках спасательных кругов.
– Здравствуй, Нетте!
Как я рад, что ты живой
дымной жизнью труб,
канатов
и крюков.
Подойди сюда!
Тебе не мелко?
От Батума,
чай, котлами покипел…
Помнишь, Нетте, –
в бытность человеком
ты пивал чаи
со мною в дипкупе?
Медлил ты.
Захрапывали сони.
Глаз
кося
в печати сургуча,
напролёт
болтал о Ромке Якобсоне
и смешно потел,
стихи уча.
Засыпал к утру.
Курок
аж палец свёл…
Суньтеся –
кому охота!
Думал ли,
что через год всего
встречусь я
с тобою –
с пароходом.
За кормой лунища.
Ну и здорово!
Залегла,
просторы надвое порвав.
Будто навек
за собой
из битвы коридоровой
тянешь след героя,
светел и кровав.
В коммунизм из книжки
верят средне.
«Мало ли,
что можно
в книжке намолоть!»
А такое –
оживит внезапно «бредни»
и покажет
коммунизма
естество и плоть.
Мы живём,
зажатые
железной клятвой.
За неё –
на крест,
и пулею чешите:
это –
чтобы в мире
без Россий,
???без Латвий,
жить единым
человечьим общежитьем.
В наших жилах –
кровь, а не водица.
Мы идём
сквозь револьверный лай,
чтобы,
умирая,
воплотиться
в пароходы,
в строчки
и в другие долгие дела.
_____
Мне бы жить и жить,
сквозь годы мчась.
Но в конце хочу –
других желаний нету –
встретить я хочу
мой смертный час
так,
как встретил смерть
товарищ Нетте.
15 июля 1926 года, Ялта
(Сверено по: Маяковский В. В. Сочинения в двух томах. Т. 1. / В. В. Маяковский. – М.: Правда, 1987. – С. 390.)